В середине 1980-х годов ко мне попал мальчик с феноменальной памятью. Я много с ним занимался один на один, играл тренировочное разыгрывание позиции. Помимо уникальных данных, у него была особенность: если проигрывал, сильно расстраивался. Любое поражение оборачивалось для него стрессом. На турнирах было также. Поначалу я терялся.
Проиграв партию на первенстве юношей СССР, он первый день вообще ни с кем не разговаривал, потом маму подпускал, на третий начинал разговаривать со мной. Что у него в душе творилось, не знаю.
Проиграв партию, он успевал проиграть вторую, потом ничья, потом опять выигрывал. Если провала не было, он, как правило, выигрывал турниры.
Поскольку ситуации повторялись, он научился сводить к минимуму последствия поражений, которые развивались подобно взрыву.
Какова была механика преодоления: моя роль — отвлечь, направить мысли в другое русло. А спортивный рецепт — обязательно после поражения получить физическую нагрузку: вспотеть, принять душ, и после этого шахматист-спортсмен готов к новым свершениям.
К 25 годам он так построил свой дебютный репертуар, чтобы вообще не проигрывать, избегал всякого риска. Техника реализации небольшого преимущества у него была очень хороша. Он установил рекорд — сто партий без поражений. Но из этих ста партий 84 ничьих и 16 побед. С таким процентом побед крупных успехов не добьёшься. Выход был только один — ввести в дебютный репертуар гамбиты, то есть рискованные дебюты, когда игрок жертвует и рискует. Он ввёл в свою практику гамбиты и начал показывать фантастический результат в том возрасте, когда шахматисты уже редко растут. Процент выигрышей у него был 70. Он пережил этот период стресса от поражения.
...Я работал со многими, у меня более 10 подготовленных гроссмейстеров. В связи с тем, что ФИДЕ ввёл чемпионаты для детей разных возрастов, медалистов я подготовил очень много. Вот только несколько историй из моей тренерской практики.